Удивительно звёзды сошлись: этот май — месяц, когда заканчиваются сразу три сериала, которые я смотрю: «24» больше не будет никогда, Lost’а вот тоже (и слава богу), Supernatural номинально ещё отправится на шестой сезон, но арка с Люцифером закончена, и я сматываю удочки. В роликах «24» чеканят: «End of an era», — ну не прямо, чтобы уж, но близко, да.
Само по себе это не более чем забавное совпадение; интереснее сам культурный феномен — финал сериала. Поразительная совершенно вещь, если вдуматься. Чувства примерно такие же, как если бы хилый молодой человек в очках пошёл бить лицо накачанному хулигану — поступок вроде правильный, но до такой степени не по статусу, что скорее нелепый, чем героический. Потому что сериалы всё же снимают не для того, чтобы заканчивать. Их снимают, чтобы снимать, потому что шоу должно продолжаться. Блог «Афиши» бьёт не в бровь, а в глаз: «Сериалы — самая приближенная к жизни киноформа, и поэтому их все так и любят: их можно прервать на любом полуслове или смотреть годами. Полюбить, потом разлюбить. Уйти, потом вернуться». И ещё точнее, про концовки как раз: «…Грубо говоря, это как сидеть и ждать конца жизни, чтоб понять, оправдает ли он затраченное на жизнь время».
Сериал ведь не просто очень-очень длинный фильм; это совершенно особое художественное пространство, которое как раз задумано таким образом, чтобы возвращаться туда снова и снова. Альтернативная реальность, если хотите, или даже не альтернативная.
Драматично в этой ситуации то, что сериал при всём при этом — произведение искусства, а потому подчиняется его законам, в том числе и законам композиции. И если жизнь (а сериал это, понятно, и есть жизнь) — непрерывный поток событий, то у любой истории есть начало и конец. И в этом противоречие, конфликт, апокалипсис. Всё равно, что из недели в неделю наблюдать за кутежами соседа, гадая, какое коленце он выкинет в следующую субботу, а потом обнаружить на его двери бумажку: «Извините, ваш сосед удалён из реальности в связи с низкими рейтингами». Это, может, и правильно, всех он уже достал, но согласитесь — как-то противоестественно.