У кинотеатра две девушки, похожие на героинь сериала «Школа», смотрят на вывески. Диалог такой: – А помнишь времена, когда Шрэка через «е» писали? – Да, что-то в стране меняется.
Пересматриваю избранные выпуски «К барьеру!» и понимаю, что понятие «общественная дискуссия» в России можно закрывать. Потому что в любой общественной дискуссии, в которой участвует Дмитрий Быков, всех уделывает Дмитрий Быков, просто потому что он может, кажется, энергично и бодро таранить противника аргументацией чуть ли не вечно, а вот оппоненты его – нет, выдыхаются. Любая же общественная дискуссия, в которой Дмитрий Быков не участвует, либо безынтересна, либо интересна той извращённой интересностью, с которой смотришь на шутов или шизофреников – а это уже немножко не то.
Ну, вот и всё, закончился. В интернете, конечно, ругаются, но на Lost ругаются где-то с истории с кнопкой, – удивительно, откуда при таком раскладе вообще взялись люди, что его досмотрели.
Но если вы всё-таки захотите Lost посмотреть (не делайте этого ни в коем случае), про него надо одну вещь, по-моему, понимать. Обычно сериал или фильм – это сигнал: несущая частота и полезная информация. От авторов зрителю; через сюжет – смысл. А Lost – это одна несущая. Смысл Lost’а в том, что из него нельзя ничего вычитать, но в него можно почти что угодно вчитать. И вот ты уже сам растворяешься в этом белом шуме, летишь по лучу сюжета из ниоткуда в никуда: все события сериала можно, при желании, уложить в один проблеск мысли, пронесшийся в голове умирающего человека. И в этом случае уже зритель – полезная информация, наложенная на несущую сериала. И именно поэтому не просто глупо, а как-то абсолютно бесполезно ждать от Lost’а хоть чего-то: сюжет, смыслы, движения того и другого на пространстве несчастного острова – не более чем агония сценаристов, не имеющая к сути сериала ничего общего. А суть в том, что его просто смотришь, ничего не ожидая и – закономерно – получая всё. Ведь неудовольствие от Lost’а началось оттого, что от него стали чего-то ждать: Откровения, Разгадки, ну и ближе к финалу – хотя бы Логики. А это опрометчиво всё, никогда там такого и не предполагалось.
Хотя вот в конце я почти прослезился: когда Бен в храм не пошёл, Джек с Винсентом, ну и вообще.
Слышал эту семейную историю в пересказе; увы, дед не дожил, чтобы рассказать её самому. А ведь это единственная байка, дошедшая до меня из тех времён – все прадеды погибли, некому рассказывать, и нечего.
Когда была война, дед был ещё мальчишкой. Их деревню оккупировали немцы. Из каких-то приличных семей, что ли, роту набирали, но никого не трогали, вели себя прилично, ждали приказа идти на Москву. Их это, правда, не спасло, но это уже совсем другая история. А пока они хозяйничали в деревне, дед самозабвенно воровал у них патроны. Однажды его поймали и хотели расстрелять. Но главный сказал что-то вроде: «Посмотрите, какой красивый и смышлёный мальчишка. Если бы вся их нация состояла сплошь из таких, не было бы никакого смысла их уничтожать». Ну, может, он что-то другое сказал, но перевели деду так. И отпустили. Не помогло, кстати.
Я похож на отца и бабушку. Дедовы у меня брови и взгляд. И, хочется верить, хоть капелька того деятельного ума, который в деревенском пацанёнке впервые разглядел непонятно что забывший в тех краях немец.
Удивительно звёзды сошлись: этот май — месяц, когда заканчиваются сразу три сериала, которые я смотрю: «24» больше не будет никогда, Lost’а вот тоже (и слава богу), Supernatural номинально ещё отправится на шестой сезон, но арка с Люцифером закончена, и я сматываю удочки. В роликах «24» чеканят: «End of an era», — ну не прямо, чтобы уж, но близко, да.
Само по себе это не более чем забавное совпадение; интереснее сам культурный феномен — финал сериала. Поразительная совершенно вещь, если вдуматься. Чувства примерно такие же, как если бы хилый молодой человек в очках пошёл бить лицо накачанному хулигану — поступок вроде правильный, но до такой степени не по статусу, что скорее нелепый, чем героический. Потому что сериалы всё же снимают не для того, чтобы заканчивать. Их снимают, чтобы снимать, потому что шоу должно продолжаться. Блог «Афиши» бьёт не в бровь, а в глаз: «Сериалы — самая приближенная к жизни киноформа, и поэтому их все так и любят: их можно прервать на любом полуслове или смотреть годами. Полюбить, потом разлюбить. Уйти, потом вернуться». И ещё точнее, про концовки как раз: «…Грубо говоря, это как сидеть и ждать конца жизни, чтоб понять, оправдает ли он затраченное на жизнь время».
Сериал ведь не просто очень-очень длинный фильм; это совершенно особое художественное пространство, которое как раз задумано таким образом, чтобы возвращаться туда снова и снова. Альтернативная реальность, если хотите, или даже не альтернативная.
Драматично в этой ситуации то, что сериал при всём при этом — произведение искусства, а потому подчиняется его законам, в том числе и законам композиции. И если жизнь (а сериал это, понятно, и есть жизнь) — непрерывный поток событий, то у любой истории есть начало и конец. И в этом противоречие, конфликт, апокалипсис. Всё равно, что из недели в неделю наблюдать за кутежами соседа, гадая, какое коленце он выкинет в следующую субботу, а потом обнаружить на его двери бумажку: «Извините, ваш сосед удалён из реальности в связи с низкими рейтингами». Это, может, и правильно, всех он уже достал, но согласитесь — как-то противоестественно.
В книге Игоря Вишневецкого «Сергей Прокофьев» попалось (в цитируемом письме композитора) незнакомое мне доселе слово. Рамплиссаж. А обозначает оно заполнение пространства произведения — музыкального, литературного, всякого... — с целью лишь бы заполнить.
Remplissage (фр. рамплиссаж) — заполнение [малозначащим материалом] (Из Словаря музыкальных трерминов)
То есть точно то, чем по преимуществу занимаются современные отечественные литераторы, кинематографисты и т.д.
В анимэ называется филлером (filler). Но вы понимаете, да? Оказывается, для этого есть официальный, красивый, возвышенный, я бы даже сказал, термин. Его даже произносить приятно: «— Что это за вода у тебя во второй главе? Зачем это? — Это не вода, это рамплиссаж».
Смотрю «24» и удивляюсь. С телеэкрана нельзя говорить, что Руанда – это Руанда, надо переименовать в Сангалу. Нельзя говорить, что Иран – это Иран, надо назвать его исламской республикой Камистан. Зато вполне пристойно именовать Китай Китаем, а Россию – Россией.
Джек, как можно догадаться, с равным рвением мочит и арабов, и китайцев, и русских, и негров. Так почему кого-то надо ретушировать, а кого-то можно и так оставить? Русские и китайцы умнее и не станут поднимать вой?..
Само по себе это событие ничего не значит. Мне даже не очень понравилось: эту историю про эксперименты с человеческой природой, стареющих детей, new age философию и прочее я уже где-то слышал, и практически в тех же выражениях. Единственное, нарисовано красиво: всё от руки, каждый взрыв (больше похожий на движение органики, чем на пламя) индивидуален, а тела при попадании пули дёргаются так пластично – на «Евангелион» похоже. Сейчас так уже не делают.
Но «Акира» это не просто ещё одно анимэ, и даже не классика. Это моё первое воспоминание о японской мультипликации.
В детстве я читал журнал о видеоиграх «Великий дракон», и именно там авторы похвалили «Акиру». Чтение журнала было очень специфичным. У меня было старенькое Dandy, но ни «Сеги», ни модной PlayStation не было. Фактически, прохождения игр я читал как литературу, без малейшей надежды когда-нибудь прикоснуться к. Аналогично анимэ. С ним вообще труба: субкультура ещё только начинала формироваться (до современного нам её полного вырождения было далеко), кассет с мультфильмами в округе не было – не то чтобы дикий дефицит, но вот не было, и всё тут. Один раз я смотрел по телевизору завораживающее анимэ про какой-то летающий корабль и странный напиток, который пили жители города, от которого лысели и жутко умирали (мы закономерно думали, что это «кола») – хотя, может, я чего не так вспомнил. И второе анимэ было экранизацией Street Fighter’а – персонажи круто лупцевали друг друга, а ещё там была голенькая Чун Ли в душе. (Пересматривал недавно – гхм.) Ни у кого в округе кассет с анимэ не было, в журнале о нём писали. Грезилось, что японская мультипликация – глоток свежего воздуха, вещь, полная новых смыслов, недоступная никому, кроме ценителей. Запредельная относительно западных мультфильмов японская жестокость довершала образ: что-то невероятное, и – недоступное.
И в этой недоступности была особая прелесть. Шаткий ассортимент видеокассет в середине 90-ых (тогда, собственно, и происходило дело) создавал особую ауру. Недоступность, невозможность прикоснуться к тому, что вызывает интерес: интрига, тайна, дрожь. Помноженное на детскую впечатлительность это создавало невероятный эффект. То была несчастная любовь, и силой той любви можно было проламывать стены. Мощности современной вседоступности в сравнении с эмоциями тех времён хватит разве что эту стену чуть-чуть поцарапать.
С течением времени это прекрасное детское чувство притуплялось – расширение ассортимента, возрождение кинотеатров, интернет. А потом я посмотрел «Акиру», и оно исчезло совсем.
Осторожно: в ролике матерщина и Сталин, со всеми вытекающими. Хотя вся соль по-моему в концовке, а «предыстория» – так, относительно беззлобное дёрганье за усы. Хотя дело, понятно, не в месседже, а в энергетике.
Журнал по ссылке можно смело читать чуть ли не с самого начала. Смешно практически всё, хотя и специфично.
Интересная всё-таки вещь – язык. Русский, в частности.
Недавно читал отзыв на довольно слабый рассказ. И в этом отзыве рецензент лихо прохаживался по стилю. Например, где автор шпарит «нелицеприятный» надо писать «неприятный». Или вот «одеть/надеть». Смотри, говорит, в словарь.
И рецензент прав, и автор сплоховал, но. Я все эти вещи каждый день слышу: и «нелицеприятный», и «надеть», и всё такое прочее. То есть люди так говорят. По идее, именно это – «люди говорят» – в долгосрочной перспективе и должно формировать содержание словаря, нет? И поэтому, как мне кажется, проблема языка как сущности динамичной, а не статичной, стоит. То, что сегодня дико и безграмотно, завтра может стать общим местом, и наоборот. Так и представляю: журят школяра в дореволюционной школе, что он «ъ» позабыл, а потом – трах-тарарах! – и через десять лет: чего журили-то? в словарик-то новый посмотри, дядя; может ты вообще – контра?..
Или я чего-то важного про язык и стилистику не понимаю? Может, люди близкие к филологии поправят?
P.S.: Это я, естественно, не к тому, что критиковать нельзя. А к тому, что база для критики достаточно зыбкая, и сама может быть объектом для критики вполне. (Открыл, блин, Америку: у литературной критики зыбкая база, ха.)
Я на днях был в одной компании; беседовали. Я уже не помню, как, но разговор свернул к злосчастным автобусам с изображениями Сталина – ну, модная тема, дело житейское. Мнения, понятно, разделились. Одни считали, это правильно, Сталин герой и всё такое. Другие, естественно, что подобная мазня неприемлема, а Сталин – худшее, что случалось с ними в жизни. Я тоже участвовал в дискуссии – молчал. Вернее, это я думал, что участвовал в дискуссии. Остальные, по всей видимости, были уверены, что это потому, что сказать нечего (хотя правда нечего), а не потому, что когда люди получают шанс высказаться, они бездарно проходят мимо шанса промолчать. (Хотя я тот ещё болтун, так что уж кто бы говорил.)
Поприперались немножко, и один ретивый молодой человек стал проводить опрос общественного мнения. Мне захотелось всех помирить, и я выдал что-то вроде: «Запрети или разреши портреты, кто-то всё равно останется обиженным. И, учитывая, что вопрос непринципиальный и вообще неважный, а аргументов много и с той, и с другой стороны, уступить должен тот, кто умнее, потому что ему будет проще смириться – он же умнее, всё-таки». На что мне выдали, что вопрос как раз очень принципиальный, государственного значения.
Раскраска автобусов – вопрос государственного значения. Нет, там людей извиняет, что им лет шестнадцать-семнадцать. Но если вдуматься: «дискуссии» взрослых дядек в блогах по факту ничуть не отличаются от болтовни пьяных подростков.
Мой вариант решения проблемы, кстати, не лучший, и может с какой-то идеологической стороны ущербный. Но он, как минимум, позволяет закончить свару и перейти к танцам – а это, в конце концов, важнее.
В начале нулевых все играли в Diablo II, и всех жутко раздражало, что из дикобразов доспехи вываливаются. Считалось, что истинная красота – в реализме, когда «всё как в жизни», а так как в Diablo, мол, «не бывает».
Сейчас – нет. Доспехи от дикобразов? О’кей, откуда им ещё браться-то, как не от дикобразов? Неправдоподобно, ну и ладно, who cares?.. Интересно ж. И в детстве было интересно, главное: просто всем хотелось выпендриваться – по принципу, «ах глупые Blizzard, не знают откуда доспехи берутся». Детский сад.
Можно сказать, интересна не реальность, а умно сконструированная условность. Осталось понять, как же её «умно конструировать». То есть понятно, что иногда вся соль в том, что условность точь-в-точь как реальность, но это не обязательно, совсем не обязательно.
Я в кинотеатр месяц не ходил, ужас. В больнице только книжки читал. А «Железный человек – 2», между тем, кино упоительное. Представьте себе: сидят два выдающихся актёра и разговаривают про энергетические кнуты, летающие доспехи и прочую дребедень. И всё это с таким серьёзно-несерьёзным выражением лица: потрясающе играют, проникновенно валяя дурака. И интонация эта замечательная, как в первой части, самоироничная донельзя: солдатики, игру-у-ушечки, дыдыщ-дыдыщ. Ведь «Железный человек»-то на самом деле не про то, как Тони Старк борется с Иваном Ванько (!), и не то про, как его пытается подсидеть богатенькая бездарность. А про то, как взрослый мужик с выражением детского умиления на лице возится с приборчиками и микросхемками, собирает себе доспех, который красит в красный и золотой, «а то как-то мрачновато». Живёт в своей прекрасной вселенной и смотрит на всех этих террористов, конкурентов-завистников, русских сумасшедших, жаждущих расквитаться с Америкой непонятно за что, с выражением искреннего недоумения: зачем они – так? когда успела выгореть в людях эта мальчишеская, несерьёзная и всё-таки единственно правильная вера в светлое будущее, прекрасный новый мир, супергероев, наконец? Ну а потом одевает костюм и задаёт злодеям жару, даже не задавшись вопросом, надо там мир спасать, или не надо… Ещё бы: Тони Старк мир не спасает; он его создаёт.
Но главное – мелочи. Товарищ Рурк поит попугая водкой. Дауни говорит про Скарлетт: «I want one» (и я бы не отказался), а Гвинет ему такая: «No!» Или всё тот же Роберт, пьяненький, умильно пританцовывает в доспехе. А где-то ближе к началу признаётся, что приватизировал мир во всём мире. Ох.
Вот вам трейлер, чтобы почувствовали моё восхищение (но не почувствуете же, да?). Между прочим, сцены с «You complete me» в фильме почему-то нет. Может, режиссёрскую версию сделают, а то чего материалу-то пропадать?
Служить мне, скорее всего, нельзя, но и девушек носить на руках запретили. Так то!
Впрочем, не отпускает ощущение, что чего-то главного о себе я так и не понял. Ложное, наверное: так всегда бывает, когда возвращаешься домой. Больница – это остров, микромир, пространство бездействия – и потому каждое событие или знакомство воспринимаются как что-то важное, особенное.
А я снова выпал: на этот раз очутился в больнице. Можно не переживать, со мной всё о’кей, в больнице оказался стараниями военкомата. У тамошних врачей какие-то сомнения касательно моего богатырского здоровья, выписали направление на обследование. Ну и вот.
Ералаш, конечно: написано «…25 корпус», еду – а 25-ый корпус это такой сарайчик, на стук никто не открывает. Куда идти было поначалу непонятно. Из 20-го шлют в 30-ый, а там дежурного врача нет. Развернулся – ушёл, вернулся во вторник. Из 30-го шлют в 15-ый, а там орут, какой, мол, негодяй, не явился вовремя. Врачи хорошие, но кормят несносно, в палате пахнет, койка жёсткая, компания ничего так, но побитого жизнью мужичка, в чьих бедах виноват Путин, новое поколение, коммунисты, но – конечно же – только не он сам, хочется придушить.
Впрочем, на каком-то высшем, качественном уровне это ничуть не лучше и не хуже любого другого не-дома. Есть люди, чья жизнь в движении – они путешествуют, пробуют что-то новое, удивляются этому новому, как дети. Моя же жизнь вся вросла в ощущение дома, в тот самый «уют», который словами не изъяснить: комната, стол, кресло, деревья, цветы, грядки, и люди привычные, каждодневные, с детства знакомые. Меня простейший ремонт вышибает из колеи, а тут две недели чёрт знает где каждое утро кровь сдавать. Метафоры лучше не придумать.
P.S.: Зато книжки можно читать целыми днями (больше делать нечего). «Сердце Пармы», вот, перечитал. Сейчас думаю, что из дому привезти – дали погулять денёк.
Искусство какое-то – обкладывать фильм так, что посмотреть хочется. Вот, например: мужик мастерски чихвостит нового Михалкова. Там половина рецензии – пересказ сюжета, но и этого хватает. («Не смея разбомбить пароход с ранеными, немецкий летчик решает хотя бы обосрать капитана. Его голая задница маячит на экране во всех ракурсах, пока в нее не всаживают заряд из ракетницы».) И форма, конечно, офигенная: дописал отзыв, закончил мысль; подумал – нет, не всё оттоптал, и – что бы вы думали? – ставит «P.S.» и преспокойно пишет вторую рецензию, уже с другой колокольни. И так семь раз.
Юмор в том, что фильм предстаёт в отзыве настолько идиотским, что его тут же хочется посмотреть. Какая-то алогичная реакция. На подобном можно строить рекламные кампании: обычно зритель задаётся вопросом «Неужели настолько всё хорошо, как говорят?» – и идёт в кино; а тут, значит, наоборот: «Неужели всё настолько плохо?!»
У меня QIP 2005, работает давно и хорошо. Интернет-соединение «Стрим», через телефонный провод и модем.
Недавно подсоединил к модему второй компьютер через Ethernet-кабель. Т.е. теперь подключены два компьютера – один через USB, другой через Ethernet. Работают оба хорошо. Модем в режиме роутера.
Недавно же поставил себе антивирус Microsoft Security Essentials.
Так вот QIP начал сбоить. Иногда он вырубается на пару секунд, а потом включается снова. И – что важнее – сжирает сообщения. Посылаю я сообщение кому-то, а оно может не дойти. Или (чаще) посылает мне сообщение кто-то, а я ничего не получаю.
Когда я смотрел «Гуррен-Лаганн» (японский мультипликационный сериал, очень крутой, но на любителя) со мной случился странный казус. Я про него забыл рассказать, а сейчас вспомнил. Дальше читать имеет смысл, только если смотрели. Если собираетесь – ни в коем случае не читайте, wicked spoilers.
Эффект, который испытал на себе, я бы назвал «спонтанной ошибочной интерпретацией». Представьте себе четырёхсотый автобус, бодро шурующий прямо к остановке у вашего дома: мест сидячих полно, и ждать не надо – красота, короче. Садитесь, значит, в автобус, свято веря, что номер его «400». А он, между тем, очень даже «100» – спешили, циферки спутали, с кем не бывает. И лишь когда он заворачивает не туда (и ещё как не туда!) истина встаёт перед глазами с яркостью Хиросимы. Приятного мало. Хотя с другой стороны, всегда есть шанс, что сотый завезёт вас куда-нибудь в интересные места. Ну, мало ли.
Вот с «Гуррен-Лаганном» у меня произошло примерно то же самое. читать дальшеВообще, «Гуррен-Лаганн» это такой гимн максимализму. Герои прут к светлому будущему с настойчивостью дрели, их изо всех сил поддерживают авторы и зрители, и в итоге у тех всё получается, вопреки здравому смыслу – к финалу выясняется, что на войне главное посильнее орать и изо всех сил верить в себя. Истолковать сериал как-то иначе сложно – это «1» и «4» похожи, а тут всё однозначно с первых кадров. Что, конечно же, не помешало.
Там два героя – Камина и Симон. Скажем так, старший и младший брат. Причём философия «Мой бур пронзит небеса!» (бур – это орудие его робота) – она как раз Камины, а Симон до поры до времени не у дел. Но в одной серии Камину берут и убивают. Внезапно так. У меня несколько знакомых смотреть дальше побоялись – настолько это было неожиданно и прямо в сердце.
А у меня в тот момент был такой катарсис, что жуть. Не потому что героя убили, его-то жалко, а потому что я однозначно (и ошибочно) истолковал его смерть. Мне показалось, что дальше сериал будет принципиально про другое. Герой, жаждущий пронзить небеса, гибнет – я был абсолютно уверен, что в этом событии зашифрован месседж: головой стену не прошибёшь; реальность тебя поправит; жить нам не в небесах – не под землёй, но и не в небесах; рано или поздно с сильным врагом придётся договариваться, а оголтелый оптимизм неуместен – управа на всех найдётся. Это ведь гениально: эстетика такая тру-ля-ля, мы крутые парни и мочим злодеев, а тут – хрясь! – и героя, и эстетику, и философию об колено. В каком анимэ вы такое видели?! Эти мысли промелькнули у меня в голове за пару секунд и я принялся за следующие серии с энтузиазмом невероятным…
А на самом-то деле смерть Камины – не чтобы показать, что самоуверенные максималисты die, а чтобы было грустно и чтобы зарядить Симона мотивацией. Он потом становится Каминой 2.0, фактически, и натурально пронзает небеса. Но я где-то серии три ещё понять не мог, почему они продолжают снимать всё про то же. Это я не в укор: рассказать про суровую реальность могут многие, а у кого удастся нормально изобразить идеализм? Но как я мог настолько ошибиться с автобусом?..